В свои почти 90 лет этот добрый и хороший человек, настоящий грузинский мужчина, уже не может сдерживать слёзы. Они сами текут по морщинистым щекам.

    «Я ослеп, на одном глазу катаракта, на другом – глаукома. Если сделать операцию, я буду видеть. Мне нужно видеть! А то пока до туалета дойду, могу двести раз об стену удариться или споткнуться и упасть… Я видеть хочу. Вы можете сказать, что лучше этого не видеть, ведь я живу, как бомж… Но знаете, как бы несчастен ты ни был, а за жизнь цепляешься».

  Расположение вещей в маленьком помещении он помнит наизусть и передвигается почти на ощупь, цепляется за стул, стол, а выходить приходится, потому что его маленький домик лишён всяких удобств. Один глаз подёрнут пеленой, другой слезится. В комнатке, где не повернуться, громоздятся кульки, пустые коробки.

На стене висят высохшие стручковые перцы, словно в надежде на лучшее будущее.

Старик рассказывает о своей жизни, горько вздыхая, а ему есть что вспомнить! Слушаешь его, и хочется немедленно обнять, утешить и помочь этому удивительному человеку, который ни на кого не обижается и никого не обвиняет. Всякий ли так сможет, когда нелёгкая жизнь у него за плечами, да и нынче горько и тяжело?

Сейчас для него главное – снова видеть, он очень этого хочет. Ему нужна операция, которую надо оплатить. Часть оплаты берёт на себя государство, а часть должен заплатить он сам. Но откуда взять эти деньги? Всю жизнь человек работал в поте лица своего, а на операцию не заработал, получается!!!

Рассказав о самой серьёзной проблеме со зрением, батоно Георгий вздыхает и добавляет:

– Ещё у меня с крыши вода течёт, всё время вода в квартире, отопления нет, только электрическая печка у меня. Целый день около неё греюсь.

– И, как вижу, удобства у Вас во дворе, то есть и днем, и ночью надо выходить на улицу... Вам и крышу починить надо, и утеплить как-то, чтобы можно было жить?

– Да, я когда приехал из Сухуми, были только эти две комнатки из извести. Пока ещё не так холодно, но скоро зима. Не знаю, как справлюсь. Из вещей у меня есть старый холодильник, советский ещё, плохо очень работает.

– Есть шанс, что зрение вернётся после операции?

– Не убеждён в том, что я хорошо буду видеть, но чтобы хоть немножко открыть глаза, чтобы отличать предметы, больше людей видеть, чтобы мог передвигаться… – повторяет старик, и его голос срывается.

– Вы родились в Хашури... Что Вы помните из детства? Каким оно было?

– Э-эх! Я очень плохое детство провёл. Мы очень бедно жили. Какое может быть детство, когда мы голодали... Трудно было. Потом война началась [Вторая мировая]. Я 1931 года рождения... Мои родители были очень бедные люди. Нас было семеро. Сейчас никого не осталось, никого. Только я один.

– У них остались дети, родственники?

– Остались. Но здесь никого нету.

– И отношения не поддерживаете с ними, а они с Вами?

– Нет, к сожалению, нет.

– Как Вы жили тогда, во время Второй мировой войны?

– Моего отца забрали в армию. Он с фронта вернулся совершенно больной и очень быстро скончался. Мы остались без единственного кормильца. Мать работала как могла. Тогда какая работа была во время войны? Иногда трое суток я не кушал ничего...

Речь батоно Георгия снова прерывается, он плачет. И понятно, что плачет он не только из-за горьких воспоминаний, но и из-за сегодняшнего дня, когда ему так же плохо и одиноко. Словно ничего не изменилось с тех самых пор.

– Душа болит у меня, знаете, очень болит, – говорит сквозь слёзы старик, проживший сложную жизнь, в которой он без конца работал, трудился, а на склоне лет остался ни с чем.

– Батоно Георгий, дорогой, я уверена, что сейчас Вам помогут, и у Вас ещё будут светлые минуты и радостные дни в жизни, чтобы Вам не пришлось больше плакать. Обязательно станет легче. Тогда Вы всё время жили в нищете?

– Да, всё время. Когда вырос, я окончил техникум и стал машинистом. Меня распределили в Сухуми. И я там работал. Долгие годы. С 1958 года до самой войны [грузино-абхазской войны 1993 года]. В 1991-м... Нет, в 1989 году абхазцы стреляли по моему электровозу на станции «Новый Афон».

– Как это произошло? Вы перевозили в Тбилиси кого-то?

– Нет, до Тбилиси мы не доезжали. Наш участок был Сухуми – Самтредиа. Тогда, накануне войны, уже волнения были, ещё Советский Союз был, у нас забастовка началась, и из Москвы министр прилетел. Машиной из Адлера приехал. Когда он добрался до депо, нас было очень мало, по пальцам можно было пересчитать. У меня было поручение от начальства – привезти детский поезд из Адлера в Гудауту. Там были дети из Перми. Я поехал на своём электровозе за поездом. Проехал один туннель, второй... И вот, когда я выехал из третьего туннеля, вижу, они положили рельсы поперёк рабочих рельсов. Это были абхазы, 25-метровые рельсы положили. Конечно, я не смог затормозить, наехал и так продолжал ехать, тащил те рельсы… Такой страшный звук был, скрежет!

– Вы чудом избежали гибели!

– Да, электровоз – машина тяжёлая, не могла подняться и перевернуться, как они думали. Потом те рельсы отлетели в сторону, дорога освободилась, и я решил продолжить путь. Вскоре я подъехал к Армянскому ущелью, там вышли люди (армяне большей частью там жили, я долго там работал, они меня в лицо знали), и мне сказали, мол, останови. Я остановился. Они предупредили, чтобы не ехал дальше, убить могут. Со мной были и другие машинисты из Белореченска, они домой ехали. Они хотели домой. Но я вынужден был повернуть обратно. Когда же я возвращался, на станции Новый Афон начали в меня стрелять, обстреливать электровоз. Я лёг на пол. Автоматы, конечно, повредили часть железа. Как только стрельба прекратилась, я посмотрел, в рабочем ли состоянии машина, оказалось, что кое-как, но едет. И таким образом я возвратился в Сухуми. Пришёл к начальнику, он был абхазом, и рассказал: так и так произошло. Он мне говорит: «Ты, наверно, перевозил оружие». Ну потом мы помирились. И я снова поехал в Адлер за поездом. Возвращались с 10 вагонами. На станции Гантиади нас остановили. И дальше в Сухуми меня не пустили. Мне пришлось остаться. Я видел, как на станции абхазы играли в футбол отрезанной головой грузина. Отрезали головы грузинам и играли в футбол. Я видел всё это своими глазами. Меня не пускали дальше, потому что была диспетчерская централизация, и, если не разрешат, на месте ничего нельзя сделать. Я остался там до вечера. Попросился поехать обратно в Адлер.

– Вам было страшно?

– Да, конечно. Даже не столько страшно, а неприятно. Трудно выразить чувства... Ничего плохого мы не делали там, и вдруг такое видишь…

– У Вас в Сухуми была семья...

– Да. Я дважды был женат. Своих детей у меня нет. Я воспитал детей второй жены как родных. Два сына и дочь. Они выросли, я им дал образование. Потом так случилось, что я уехал, а они захотели остаться.

– Сейчас где они?

– Ребята в Сочи, а девочки остались в Сухуми.

– И что, никаких связей не поддерживаете? Они не пытались с Вами связаться? Вы знаете, что с ними?

– Ничего не знаю, к сожалению, ничего. Телефона у меня нет, а письма не идут в Абхазию, как Вы понимаете.

– Как Вы сами стали беженцем и попали в Тбилиси?

– На машине уже. Я попросил у диспетчера разрешения, отвёз свой электровоз в Адлер, в депо, оставил там. Я уже не работал машинистом, но всё равно в этой сфере остался. Другим поездом мы должны были доехать до Самтредиа, но в Очамчира нас остановили, сказали, что мост взорван. Был такой командующий Кобалия. И он обманул нас, как оказалось. Нас не пустили дальше. Мы перевозили людей как могли. Когда приехал в Тбилиси, мне дали барак в вагонном депо. Я работал помощником машиниста. И долго работал. Я бы ещё мог, хотя нервы у меня уже сдавали, возраст не позволял, здоровье... Меня освободили от работы в 2005 году.

– Как получилось, что Вам тогда дали этот барак, и Вы до сих пор в нём живёте?

– Я приехал поздно, и уже не осталось жилой площади нигде. Всё уже было занято, все работали. И я подумал: ну что ж делать, буду жить здесь. Какое-никакое, а жильё.

– Вам никто не помогал? Вы пробовали обращаться к государству за помощью, чтобы изменить такие ужасные условия?

– Э-эх, дорогая моя, я даже не получаю социального пособия. Не дают мне.

– Почему?! В Министерство по делам беженцев не обращались?

– Конечно, обращался! Раньше я получал, при Саакашвили. А потом вдруг прекратили мне выдавать. В 2015 году. Ничего не объяснили, просто прекратили давать. Я получаю пособие как беженец. Знаете, сколько? 45 лари. Больше ничего. Абсолютно.

– Я знаю, что Вас и сердце, и давление беспокоит. Какие лекарства Вы принимаете?

– Я пью атенолол и кардиомагнил. Кроме этого, ещё другие лекарства надо пить. И капли капать в глаза. Но нет возможности всё необходимое покупать.

– Батоно Георгий, можете ли назвать то время в своей жизни, когда Вы были больше всего счастливы?

– Наверное, где-то в 70-х годах, до 1989-го хорошо жил, нормально. Правда, своей квартиры у меня не было. Я стал жаловаться, чтобы мне дали свою квартиру. У меня один товарищ абхаз был, тоже без квартиры, вместе с ним поехали в Тбилиси жаловаться. Они мне ответили, что, когда придёт время, тогда и дадут, и после этого исключили из партии. (Улыбается.) В общем, до 1989 года я прекрасно жил, можно сказать. По сравнению со всей остальной моей жизнью. И друзья были, и семья, и работа...

– Есть ли у Вас самое горькое воспоминание, если оглядываться на прожитую жизнь?

– Эх, разве я могу сейчас это всё вспоминать, и разве только одно что-то было горькое? Это так больно… (Плачет.)

– Ничего, не плачьте, пожалуйста. Мы Вам поможем, есть на свете добрые люди. У Вас такая прекрасная улыбка, Вы такой добрый, что и к Вам добро вернётся. Вы много видели, пережили. Что бы Вы пожелали своей родной Грузии?

– Э-эх... Чтобы люди не страдали, чтобы люди хорошо жили! Так хочу этого! Я маленький человек, что я могу сделать, что такого сказать? Ничего не поделаешь, надо привыкать. Ты для меня как дочка. Что сказать? Вот видишь, что сейчас творится? Были выборы, народ выиграл, а правительство отказывается это принять.

– Лично в Вашей жизни было больше хорошего или плохого? Какие люди попадались?

– Конечно, я видел больше трудностей, горя, чем хорошей жизни. Есть и хорошие, и плохие люди вокруг нас. Можно сказать, мы все одинаковые. Но единственное, о чём молюсь и чего хочу: пусть Бог поможет всем.

– Что для Вас самое главное в человеке?

– Я очень люблю честных людей. Когда человек честный, лучше его быть не может. Я сам никогда не обманывал и всегда помогу, чем смогу, помогал и помогу, сколько хватит сил. Вот такие понятия о жизни у меня.

За батоно Георгием присматривала 60-летняя соседка, возила к врачу, ухаживала, готовила еду, но теперь она легла в больницу, и другая женщина возит старика в клинику на обследования. В условиях пандемии и почти полной слепоты ни о каком общественном транспорте и речи быть не может, а такси ей приходится оплачивать из своего кармана, что для неё тоже не по средствам. И нет никакой уверенности, что она согласится в будущем продолжать смотреть и платить за немощного старика. Транспорт, лекарства, операция, еда, другие необходимые бытовые предметы. И это при пенсии 250 лари и пособии для беженцев 45 лари (всего примерно 92 доллара)! Как может прожить на эту сумму почти 90-летний человек, которому так остро и срочно нужна помощь?!

К нам подходит сосед Коба, он тоже хочет помочь и болеет за батоно Георгия. У них общий двор, и потому телефон Кобы – единственная связь с миром у Георгия Томадзе.

– Здесь ведь рабочие здания, – говорит Коба, – это территория вагонного депо, здесь беженцы живут. У Георгия дом протекает. Крышу он построил сам. Всё построено из фанеры. Между этими зданиями, наверно, два метра ширина. И он построил жилище между двумя зданиями. Такой фанерный домик. Внутри в комнатках известь, а сверху крыша – только фанера. Ему обязательно нужна операция. Государство оплачивает 70 процентов, но ещё 30 процентов надо доплатить самому. Откуда у него деньги? Он очень добрый человек, всем помогал, когда больше сил было. А сейчас ему надо помочь. Как он может так жить, когда почти ничего не видит?! Жалко очень…

***

Друзья, поможем этому человеку вернуть зрение, а значит, заново обрести мир, чтобы, открыв глаза, он увидел вокруг себя гораздо лучшую жизнь, более светлую, тёплую и радостную, чем была у него в последнее время.

Батоно Георгий будет очень рад гостям. Приезжайте к нему, согрейте его своим теплом, а он согреет Вас своей добротой.

  Адрес Георгия Томадзе: Тбилиси, станция метро «Гоциридзе», бывшая станция метро «Электродепо». Там находится территория вагонного депо. Улица Зестафони, 22а. Телефон соседа – Кобы Ломидзе: 577 01 33 88.

Не останемся же безучастными к бедам этого дедушки, проявим милосердие и заботу, поможем всем миром, кто чем сможет, у кого насколько хватит любви и милости! От одиночества и болезней, к сожалению, никто не застрахован.

Огромная просьба сделать перепост, чтобы как можно больше людей узнало о бедах Георгия!

Друзья, есть ещё одна просьба: если Вы знаете о несчастье соседа или знакомого, сделайте доброе дело, напишите нам на электронный адрес: office-fsp@fsp.gе

Счёт нашего Фонда:

#GE15TB7194336080100003

#GE42LB0115113036665000

#GE64BG0000000470458000

(назначение: Георгий Томадзе).

Вы также можете перечислить деньги с нашего сайта.

Перечислить деньги можно и с терминалов ОРРА, TBCpay, ExpressPay. В разделе «Благотворительность» найдите наш Фонд (с дополнительными правами и обязанностями Фонда можете ознакомиться по ссылке https://goo.gl/GY2Gus).

Один звонок спасёт жизнь: 0901 200 270.